Родилась Марина Цветаева в Москве 26 сентября (8 октября) 1892 года. Ее отец был профессором университета, мать – пианисткой. Стоит кратко заметить, что биография Цветаевой пополнилась первыми стихами еще в возрасте шести лет.

Первое образование получила в Москве в частной женской гимназии, затем обучалась в пансионах Швейцарии, Германии, Франции.

После смерти матери, Марина и ее брат и две сестры воспитывались отцом, который старался дать детям хорошее образование.

Начало творческого пути

Первый сборник стихотворений Цветаевой был опубликован в 1910 году («Вечерний альбом»). Уже тогда на творчество Цветаевой обратили внимание знаменитые - Валерий Брюсов , Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв . Их творчество и произведениями Николая Некрасова значительно повлияли на раннее творчество поэтессы.

В 1912 году она выпустила второй сборник стихов – «Волшебный фонарь». В эти два сборника Цветаевой вошли также стихотворения для детей: «Так», «В классе», «В субботу». В 1913 году выходит третий сборник поэтессы под названием «Из двух книг».

Во время Гражданской войны (1917-1922) для Цветаевой стихи являются средством выразить сочувствие. Кроме поэзии она занимается написанием пьес.

Личная жизнь

В 1912 году выходит замуж за Сергея Эфрона, у них появляется дочь Ариадна.

В 1914 году Цветаева знакомится с поэтессой Софией Парнок. Их роман длился до 1916 года. Ей Цветаева посвятила цикл своих стихотворений под названием «Подруга». Затем Марина вернулась к мужу.

Вторая дочь Марины, Ирина, умерла в возрасте трех лет. В 1925 году родился сын Георгий.

Жизнь в эмиграции

В 1922 году Цветаева переезжает в Берлин, затем в Чехию и в Париж. Творчество Цветаевой тех лет включает произведения «Поэма горы», «Поэма конца», «Поэма воздуха». Стихи Цветаевой 1922-1925 годов были опубликованы в сборнике «После России» (1928). Однако стихотворения не принесли ей популярности за границей. Именно в период эмиграции в биографии Марины Цветаевой большое признание получила прозы.

Цветаева пишет серию произведений, посвященную известным и значимым для неё людям:

• в 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому», в честь известного Владимира Маяковского , чьё самоубийство потрясло поэтессу;
• в 1933 – «Живое о живом», воспоминания о Максимилиане Волошине
• в 1934 – «Пленный дух» в память об Андрее Белом
• в 1936 – «Нездешний вечер» о Михаиле Кузмине
• в 1937 – «Мой Пушкин», посвященное Александру Сергеевичу Пушкину

Возвращение на родину и смерть

Прожив 1930-е года в бедности, в 1939 Цветаева возвращается в СССР. Её дочь и мужа арестовывают. Сергея расстреливают в 1941 году, а дочь через 15 лет реабилитируют.

В этот период своей жизни Цветаева почти не пишет стихов, а лишь занимается переводами.

31 августа 1941 года Цветаева покончила с собой. Похоронена великая поэтесса в городе Елабуга на Петропавловском кладбище.

Музей Цветаевой находится на улице Сретенка в Москве, также в Болшево, Александрове Владимирской области, Феодосии, Башкортостане. Памятник поэтессе установлен на берегу реки Ока в городе Таруса, а также в Одессе.

Хронологическая таблица

Другие варианты биографии

• Свои первые стихотворения Марина Цветаева начала писать еще в детстве. И делала это не только на русском языке, но и на французском и немецком. Языки она прекрасно знала, потому как семья часто жила за границей.
• Своего мужа она встретила случайно, отдыхая у моря. Марина всегда считала, что полюбит человека, который подарит ей понравившийся камень. Ее будущий муж, не подозревая об этом, подарил Цветаевой в первый же день их знакомства сердолик, который нашел на пляже.
• Во время второй мировой войны Цветаеву вместе с сыном эвакуируют в Елабугу (Татарстан). Помогая Марине собирать чемодан, ее друг,

Цветаева

Мари́на Ива́новна Цвета́ева (26 сентября (8 октября) 1892, Москва, Российская империя - 31 августа 1941, Елабуга, СССР) - русский поэт, прозаик, переводчик, одна из крупнейших русских поэтов XX века.

Биография

Детство и юность

Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве, в день, когда православная церковь празднует память апостола Иоанна Богослова. Это совпадение нашло отражение в нескольких произведениях поэтессы. Например, в стихотворении 1916 года:

Её отец, Иван Владимирович, - профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед; стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств. Мать, Мария Мейн (по происхождению - из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Николая Рубинштейна. Бабушка М. И. Цветаевой по материнской линии - полька Мария Лукинична Бернацкая.

Марина начала писать стихи ещё в шестилетнем возрасте, не только на русском, но и на французском и немецком языках. Огромное влияние на формирование её характера оказывала мать, которая мечтала видеть дочь музыкантом.

Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Из-за болезни матери подолгу жила в Италии, Швейцарии и Германии. Начальное образование получила в Москве, в частной женской гимназии М. Т. Брюхоненко; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе .

После смерти матери от чахотки в 1906 году остались с сестрой Анастасией на попечении отца.

Начало творческой деятельности

В 1910 году Марина опубликовала (в типографии А. А. Левенсона) на свои собственные деньги первый сборник стихов - «Вечерний альбом». (Сборник посвящён памяти Марии Башкирцевой, что подчёркивает его «дневниковую» направленность). Её творчество привлекло к себе внимание знаменитых поэтов - Валерия Брюсова , Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва . В этот же год Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник - «Волшебный фонарь».

Сочинение

Лирика серебряного века многообразна и очень музыкальна. Сам эпитет “серебряный век” звучит как колокольчик. Серебряный век подарил нам целое созвездие поэтов. Поэтов-музыкантов. Стихи серебряного века - это музыка слов. В этих стихах не было ни одного лишнего звука, ни одной ненужной запятой, не к месту поставленной точки.

В начале XX века существовало множество литературных направлений. Это и символизм, и футуризм, и даже эгофутуризм. Все эти направления очень разные, имеют разные идеалы, преследуют разные цели, но сходятся в одном: необходимо исступленно работать над ритмом, словом, чтобы довести ифу, манипулирование звуками до совершенства. Особенно в этом преуспели футуристы.

Футуризм напрочь отказался от старых литературных традиций, “старого языка”, “старых слов”, провозгласив основой стихосложения, поиск новой формы слов, независимой от содержания, то есть, иначе говоря, изобретение нового языка. Работа над словом, над “приручением” звуков становилась самоцелью, иногда даже в ущерб смыслу.

Культ формы долго не просуществовал, футуризм быстро изжил себя. Но работа футуристов не пропала даром. В их стихах к почти совершенному владению словом добавился смысл, и они зазвучали, как прекрасная музыка.

В отличие от футуризма символизм провозглашал не только культ формы стиха, но и культ символов: отвлеченность и конкретность необходимо легко и естественно слить в поэтичном символе, как “в летнее утро реки воды гармонично слиты солнечным светом”. Как много нового внес серебряный век поэзии в музыку слова, какая огромная проведена работа, столько создано новых слов, ритмов, что, кажется, произошло единение музыки и поэзии. Марина Цветаева родилась в ночь с 26 на 27 сентября, «между воскресеньем и субботой», в 1982 году. Позже она напишет об этом:

* Красною кистью
* Рябина зажглась.
* Падали листья,
* Я родилась.
* Спорили сотни
* Колоколов.
* День был субботний:
* Иоанн
* Богослов.

Почти двадцать лет (до замужества) она прожила в доме №8 в Трехпрудном переулке. Этот дом Цветаева очень любила и называла «самым родным из всех своих мест». В письме к чешской подруге Анне Тесковой она писала: «…Трехпрудный переулок, где стоял наш Дом, но это был целый мир, вроде именья, и целый психический мир - не меньше, а может быть и больше дома Ростовых, ибо дом Ростовых плюс еще сто лет…» С другими детьми дети Цветаевых почти не общались, и весь мир сосредотачивался в Доме. Молодая Цветаева призывала:

* Ты, чьи сны еще непробудны,
* Чьи движенья еще тихи,
* Если любишь мои стихи.
* Умоляю - пока не поздно,
* Приходи посмотреть наш дом!
* Этот мир невозвратно-чудный
* Ты застанешь еще, спеши!
* В переулок сходи Трехпрудный,
* В эту душу моей души.
* Детство.

Большинство документальных материалов о детстве Марины Цветаевой исчезли или засекречены. Автобиографическая проза творчески преломляет действительность, это «не «я», а необычный ребенок в обычном мире». В действительности отношения между членами большой семьи были очень непростыми. Отцом ее был Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского университета, преподававший римскую словесность, основатель Музея изящных искусств имени Александра (Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Первой женой его была Варвара Дмитриевна Иловайская (дочь известного историка Иловайского). В ранней молодости она влюбилась в женатого мужчину, но по воле своего властного отца вышла замуж за профессора Цветаева. У них было двое детей: дочь Валерия и сын Андрей.

Вскоре после его появления на свет Варвара Дмитриевна умерла, и Иван Владимирович вновь женился - на Марии Александровне Мейн, очень талантливой пианистке, переводчице, женщине романтической и одаренной. Как пишет Цветаева: «Папу она бесконечно любила, но два первых года очень мучалась его неугасшей любовью к первой жене. Вышла замуж с целью заменить мать его осиротевшим детям - Валерии 8-ми лет и Андрею 1-го года».

Она стремилась дать детям возможно больше, передать им свои представления о мире. Никто не скажет об этом лучше самой Цветаевой: «О, как мать торопилась с нотами, с буквами, с Ундинами, с Джейн Эйрами, с Антонами Горемыками, с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним - без всех, точно знала, что не успеет… так вот - хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще… Чтобы было, чем помянуть!

Чтобы сразу накормить - на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала - и даже давила! - не давая улечься, умяться (нам - успокоиться), заливая и забивая с верхом - впечатление на впечатление, воспоминание на воспоминание - как в уже невмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно?.. Мать точно заживо похоронила себя внутри нас - на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это была не наука, а Лирика - то, чего всегда мало… Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики…».

Материальное, внешнее считалось низким и недостойным. Марина Цветаева на всю жизнь унаследовала материнское: «Деньги - грязь». Незадолго до смерти она пишет в своем дневнике: «Я отродясь, как вся наша семья - была избавлена от этих двух понятий: слава и деньги… Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их - нет… Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну - и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется?.. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть - деньги».

Характер молодой Марины Цветаевой был нелегким - и для нее самой, и для окружающих. Гордость и застенчивость, упрямство и непреклонность, мечтательность и несдержанность - вот что было типично для нее. «Страх и жалость (еще гнев, еще тоска, еще жалость) были главные страсти моего детства». Между детьми драки возникали по любым поводам и часто разрешались кулаками. Главным поводом для ссор между сестрами было стремление к единоличному обладанию чем-нибудь, совсем не обязательно вещественным. Все, что хотела любить Марина Цветаева, она хотела любить одна: картинки, игрушки, книги, литературных героев. Все детство Цветаева читала запоем, не читала, а «жила книгами», одно из первых ее стихотворений так и называется: «Книги в красном переплете»:

* Из рая детского житья
* Вы мне привет прощальный шлете,
* Неизменившие друзья
* В потертом красном переплете.
* Чуть легкий выучен урок,
* Бегу тотчас же к вам, бывало.
* - Уж поздно! - Мама, десять строк!.. -
* Но, к счастью, мама забывала.

* О, золотые времена,
* Где взор смелей и сердце чище!
* О, золотые имена:
* Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

Первым поэтом Цветаевой оказался Пушкин. В пять лет она наткнулась в шкафу Валерии на «Сочинения» Пушкина. Мать не разрешала ей брать эту книгу, и девочка читала тайком, уткнувшись головой в шкаф. Впрочем, Пушкина она узнала еще до этого: по памятнику на Тверском бульваре, картине «Дуэль» в родительской спальне, рассказам матери. Он был первым, кого она прочла сама. Навсегда Пушкин остался для Цветаевой Первым Поэтом, мерилом высоты поэзии.

«Счастливая, невозвратимая пора детства» кончилась в 1902 году. Мария Александровна заболела чахоткой, здоровье ее требовало теплого и мягкого климата, и семья уехала за границу. Поехали все, кроме Андрюши, который остался с дедом Иловайским. Сначала они поселились в «Русском пансионе» в Нерви под Генуей. Эта зима 1902/1903 годов была для сестер Цветаевых периодом «Дикой воли». Сначала они познакомились и крепко подружились с сыном хозяина пансиона Володей, с которым проводили целые дни на природе. Позже Цветаева посвятила памяти этой дружбы несколько стихотворений своей первой книги:

* Он был синеглазый и рыжий,
* (Как порох во время игры!)
* Лукавый и ласковый. Мы же
* Две маленьких русых сестры.
* Уж ночь опустилась на скалы,
* Дымится над морем костер.
* И клонит Володя усталый
* Головку на плечи сестер.
* За скалы цепляются юбки,
* От камешков рвется карман.
* Мы курим - как взрослые - трубки,
* Мы воры, а он атаман.

А еще в пансионе жили революционеры-эмигранты. Десятилетняя Цветаева стремилась понять их идеи, писала о них стихи, которые, впрочем, не сохранились. Мать опасалась влияния революционных идей на детские умы, но ничего не могла поделать. Позже в «Ответе на анкету» Цветаева отмечала этот период как «одно из важных душевных событий».

Родилась и двадцать лет (до замужества) прожила в доме № 8 в Трехпрудном переулке. Если идти от Пушкинской площади (бывшей Страстной) по Большой Бронной, то он будет на правой стороне. Еще в 1919 году Цветаева пророчески писала о будущем:

Со мной в руке - почти что горстка пыли -
Мои стихи! - я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я - или
В котором я умру.

И мы ходим, ищем, вспоминаем, сравниваем...

На экскурсиях по городу говорят, что дом, где жила Цветаева , не сохранился. Это верно. Но верно и то, что по воспоминаниям всех трех сестер Цветаевых - старшей Валерии, Марины и младшей - Анастасии, по стихам Марины Цветаевой и ее прозе мы способны представить себе их родной дом, может быть, лучше, чем многие другие дома, которые хоть и покосились, и облезли до неузнаваемости, но все еще до сих пор стоят. Теперь в памяти людей, интересующихся историей русской культуры, историей Москвы, этот дом живет особой жизнью.

Когда-то, давным-давно, в XVII веке, место, где потом появился Трехпрудный переулок, было собственностью патриарха. Там были три глубоких пруда, которые назывались Патриаршими. В конце XVIII столетия в вековом парке между Тверской улицей (недавно еще называвшейся улицей Горького), Козьим болотом и Патриаршими прудами стоял дворец, принадлежавший брату поэта Хераскова . В 1831 году в этом дворце расположился Английский клуб. (В советское время там была выставка «Красная Москва», положившая начало находящемуся там сейчас Музею Революции.) Два пруда давно засыпаны, остался один, который через много-много лет (уже в 1932 году) переименовали из Большого Патриаршего в Пионерский. Переулок же так и оставался Трехпрудным. Застройка «пустопорожней земли» была разрешена в этом месте еще в середине XIX века. Дом №8, первой владелицей которого была московская мещанка Дорофея Антоновна Смирнова, в шестидесятых годах прошлого века принадлежал кандидату Московского императорского университета Железняку. Это был обыкновенный одноэтажный деревянный дом на каменном фундаменте. Дом «образцовой» - то есть типовой застройки. Его-то и приобрел потом историк Иловайский, жил в нем, а когда его дочь Варвара Дмитриевна вышла замуж за Ивана Владимировича Цветаева, отец дал ей этот дом в приданое. Это было в 1880 году. Ей тогда было 22 года, Ивану Владимировичу - 33. Он преподавал в университете на кафедре римской словесности историко-филологического факультета. В 1883 году у них родилась дочь Валерия, а в 1890 - сын Андрей. Вскоре после его появления на свет Варвара Дмитриевна умерла, оставив любовь к себе и память о себе навсегда. В 1891 году И.В.Цветаев вторично женился - на Марии Александровне Мейн. В 1892 году родилась Марина Цветаева , в 1894-м - Анастасия.

Трехпрудный переулок изменялся все время. Менялся он и при Цветаевых. На месте маленькой лавчонки «колониальных товаров» Бухтеева строили шестиэтажный дом, в 1901-1903 годах на противоположной стороне, наискосок от дома Цветаевых, в доме №9, по проекту архитектора Шехтеля воздвигалась типография Левенсона. «Наперекосок от бывших нас...», - напишет потом Марина Цветаева . Когда Цветаевы после смерти Марии Александровны в 1906 году вернулись в Москву после долгого отсутствия, здание уже стояло. Теперь эта типография называется «Искра революции».

В доме в Трехпрудном переулке бывали многие замечательные люди. Однажды приходил туда к Цветаеву сын Пушкина - Александр Александрович, визит которого, вернее сказать, свое детское впечатление от этого визита, описала Марина Цветаева в прозе «Мой Пушкин». В этом доме зародилась идея создания Музея изящных искусств, сюда по делам этого музея и по делам Румянцевского музея, директором которого Иван Владимирович Цветаев был долгое время, приходили его коллеги - дом жил напряженной творческой жизнью. Сюда регулярно присылали повестки о заседаниях Исторического, Археологического обществ, Общества любителей российской словесности, членом которых состоял Цветаев. Бывали здесь, для того чтобы (как тогда говорили) «разделить беседу», университетские профессора, искусствоведы, филологи, историки. Даже если их разговоры и не интересовали детей, все равно эти беседы создавали определенный дух дома.

Анастасия Ивановна Цветаева много лет назад писала автору этих строк из лагеря на Дальнем Востоке: «Споры филологов из папиного кабинета (1900 - 1910 годы), как мамин рояль (вся классическая музыка), - питали детство, как земля питает росток...» В кабинете отца, вспоминала А.И.Цветаева, до глубокой ночи горели под абажуром две свечи; она спрашивала отца, что он делает, а он отвечал ей: «Учусь, голубка». Когда старшая сестра Валерия уже стала учительницей в прогимназии, она жила во флигеле дома в Трехпрудном. У нее были свои друзья, которые - подобно нам сегодня - обсуждали судьбы России, спорили, какая из существующих партий сможет спасти страну. Марина и молчаливый красивый брат Андрей ходили к старшей сестре, интересовались разговорами во флигеле.

В этом доме в Трехпрудном переулке Марина Цветаева за большим письменным столом, который подарил ей отец, просиживала над переводом романтической пьесы французского поэта Э.Ростана «Орленок», читала все, что могла найти, о Наполеоне. Тогда в доме не было электричества, читали при свечах и при свете часто коптящих керосиновых ламп, а во многих домах электричество уже было. В Москве оно появилось в 1883 году, на Тверской улице электрические фонари зажглись в 1896 году (Тверской она называлась до 1932 года, пока не стала улицей Горького; сейчас эта улица вновь обрела свое прежнее название).

Из Трехпрудного переулка с женой Марией Александровной Иван Владимирович ходил к своему тестю А.Д.Мейну в Неопалимовский переулок говорить о делах задуманного музея. Из Трехпрудного ездили в консерваторию, где у Марии Александровны было постоянное место. Отсюда девочки шли гулять к памятнику Пушкину , на любимую Тверскую, которая выглядела не так, как сейчас: узкая Тверская не была похожа на улицу Горького. Шли в Александровский сад, на тихие улочки поблизости, ходили в четвертую гимназию на Садово-Кудринской, в гимназию Алферовой - в 7-й Ростовский переулок, в гимназии Потоцкой, Брюхоненко, в гимназию с пансионом - Фон-Дервиз, в музыкальное училище Зограф- Плаксиной, а позднее на Сенную, где в меблированных комнатах «Дон» жил поэт Эллис, на Пречистенский (теперь Гоголевский) бульвар в издательство «Мусагет», в дом №10 на Малой Дмитровке (теперь улица Чехова) на заседания общества «Свободная эстетика, в дом №17 на Арбате, а потом в дом №10 на Поварской к Драконне (так девочки Цветаевы шутливо навывали своего друга Лидию Александровну Тамбурер)... Валерия Ивановна и Иван Владимирович уходили отсюда в Мерзляковский переулок на Высшие женские курсы: он - учить, она -учиться. Здесь писались первые книги Марины Цветаевой , сюда после выхода первой книги ее стихов «Вечерний альбом» пришел к ней Максимилиан Волошин , здесь околдовывал Марину и Анастасию «Чародей» - Эллис, здесь был замечательный и незабвенный его друг - переводчик древнего Гераклита - Владимир Оттонович Нилендер, так бедствовавший потом у нас и помогавший своей жене зарабатывать на жизнь расписыванием тарелочек... В этом доме в кабинете отца на стене висел портрет Марии Александровны в гробу, висела копия проекта фасада Музея изящных искусств, стояли слепки бюстов богов, которых перед праздниками по-домашнему переставляли, сметали с них пыль... В этом доме переживали радость открытия музея 31 мая 1912 года. В этом доме в следующем году 30 августа умер Иван Владимирович - основатель и первый директор этого музея.

С этим домом была связана вся жизнь. Отсюда уезжали на лето в любимую Тарусу, за границу для лечения Марии Александровны и по делам музея, на похороны Льва Толстого, в Крым, неизменно возвращаясь сюда, в Трехпрудный переулок. В 1911 году И.В.Цветаев писал Ю.С. Нечаеву-Мальцеву - меценату, давшему очень много денег на создание Музея изящных искусств, что собирается идти к заутрене, которую он более тридцати лет встречал в церкви Благовещенья у глазной больницы на Тверской, поблизости от Трехпрудного переулка. В 1912 году Марина Цветаева и ее муж Сергей Яковлевич Эфрон венчались в церкви Рождества Христова, «что в Палашах», то есть в Большом Палашовском переулке (по-теперешнему в Южинском) - тоже рядом с Трехпрудным.

Венчались они, кстати сказать, перед иконой «Взыскание погибших». Теперь эта икона находится в церкви в Брюсовском переулке, так как на месте церкви в Палашовском переулке стоит школа. Слова «Взыскание погибших» в современном языке имеют нето значение, которое они имели когда-то. Прежнее значение было близко к пушкинским словам «милость к падшим», к падшим в духовном смысле...

После замужества Марина Цветаева снимала квартиру у дальних родственников мужа (у известной в то время писательницы Р.М.Хин-Гольдовской в переулке Сивцев-Вражек в доме № 19). Позднее Цветаева жила на исчезнувшей теперь Собачьей площадке, а потом на Большой Полянке в Малом Екатерининском переулке, в доме, который она купила на деньги, подаренные ей воспитательницей ее матери, ставшей женой, а потом вдовой деда - Сусанной Давыдовной Мейн (дети звали ее «Тьо», она была родом из Швейцарии и так выговаривала русское слово «тетя»). Потом, с 1914 по 1922 год, вплоть до отъезда за границу Марина Цветаева жила в Борисоглебском переулке.

В течение семнадцати лет жизни в Германии, Чехословакии, Франции она не раз и не два мысленно возвращалась к дому в Трехпрудном переулке. За границей была написана ее мемуарная проза. В <Рождении музея>, в очерках «Лавровый венок», «Отец и его музей», в эссе «Дом у Старого Пимена», «Наталья Гончарова», «Мать и музыка», «Сказка матери», «Черт», «Живое о живом», «Пленный дух», «Мой Пушкин», во многих стихах и письмах Цветаева вспоминала дом в Трехпрудном переулке, тех, кто жил в нем, был связан с ним. Она писала: «Все они умерли, и я должна сказать». Воспоминания Анастасии Цветаевой, «Записки» В.И.Цветаевой, а также дневник И.В.Цветаева содержат неоценимые сведения о том, как жили в этом доме.

В 1926 году о доме, который прежде принадлежал Цветаевым, шла речь в Моссовете: обсуждалась просьба строительного товарищества «Творчество» разрешить «возвести каменное жилое строение в 5 этажей. С подвалами». На месте, «где ранее находился дом Цветаевых»... Интересно, что это строительное товарищество называлось «Творчество»... Во время войны и этот дом погиб. Построили новый. Шестиэтажный. Палисадник перед ним находится как раз на месте залы, гостиной и кабинета Ивана Владимировича Цветаева.

Марина Ивановна Цветаева родилась 9 сентября 1892 года в Москве, в Трехпрудном переулке, между Тверской и Бронной.

Ее отец – Иван Владимирович Цветаев (1847-1913) – профессор Московского университета, ученый-филолог, общественный деятель, один из основателей Музея изящных искусств имени Александра III (ныне – Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), почетный доктор Болонского университета.

Мать – Мария Александровна Мейн (1868-1906) – вторая жена Ивана Владимировича, была блистательной пианисткой, пожертвовавшей музыкальной карьерой во имя семьи, а также переводчицей художественной литературы с английского и немецкого языков. Дед Марины Ивановны со стороны матери – Александр Данилович Мейн, московский городской голова, был отмечен знакомством с Львом Толстым, бывал у него дома, его влекло к писательству. Тесно связанный с русской столичной журналистикой, он сотрудничал в московских и петербургских газетах, переводил на французский язык исторические труды. Александр Мейн неустанно поддерживал в Иване Владимировиче Цветаеве мечту о постройке и основании Музея изящных искусств, был членом-учреди- телем Комитета по его устройству, подарил музею свою коллекцию слепков античной скульптуры, оставил ему часть своего состояния.

Главенствующим в формировании ее характера Марина Ивановна считала влияние матери – «музыка, природа, стихи, Германия...

Героика...». К этому перечню Цветаева, вспоминая детство, обычно добавляла еще одно, немаловажное – одиночество. Оно стало спутником на всю жизнь, необходимостью поэта, несмотря на внутренние героические усилия его преодолеть.

Влияние отца было более скрытым, но не менее сильным (страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность). Мать жила музыкой, отец – музеем. Музыка и Музей – два влияния сливались и сплетались в одном доме. Накладывали неповторимый отпечаток на растущих сестер – Марину и Асю (Анастасия Ивановна Цветаева – младшая сестра поэтессы). Воздух дома был не буржуазный и даже не интеллигентский, а рыцарский – «жизнь на высокий лад». Отец и мать растили не барышень, не баловниц судьбы, растили юных спартанцев (без скидок на женский пол!), в духе аскетизма и строгости быта.

Но слово «Трехпрудный» стало для Цветаевой паролем на всю жизнь, символом детства, розового, беспечного, играющего солнечными бликами мира.

Дом в Трехпрудном навсегда остался в памяти – лик и облик счастья и полноты существования. Дом был небольшой, одноэтажный, деревянный, крашенный коричневой краской – Цветаева в «Верстах» назовет его «розовым». «Маленький розовый домик, чем он мешал и кому?»

Семь окон по фасаду. Над воротами нависал огромный серебристый тополь. Ворота с калиткой и кольцом. За воротами – поросший зеленой травой двор. Со двора дорожка (деревянные мостки) вела к парадному, над парадным виднелись «антресоли» – верх дома, где были расположены детские комнаты.

Воду брали из колодца во дворе и позднее – из бочки водовоза.

Цветаевой было девять лет, когда перед Пасхой она неожиданно заболела воспалением легких. На вопрос матери, что принести ей в подарок с Вербы (с Вербного Воскресения), она неожиданно бросила: «Черта в бутылке!»

Черта? - удивилась мать. - А не книжку?.. Ты подумай...

Можно было за десять копеек купить заманчиво-интересные книжки про Севастопольскую оборону или Петра Великого.

Нет, все-таки черта!

«Бог был чужой. Черт – родной», - скажет Цветаева. И никто из них не был добр. Бога ей навязывали, как она считала, тасканиями в церковь, стояниями в церкви, против воли и желания, так что паникадило двоилось от сна в глазах...

Кумир детства и отрочества Марины Цветаевой – Наполеон. Марина так была очарована им, что вставила в божницу вместо иконы Богоматери портрет французского императора.

Отец, столкнувшись с таким кощунством, был поражен и потребовал убрать Наполеона с иконы. Но Марина твердо стояла на своем, готовая дать отпор даже родному отцу. Позднее, когда она переехала в другой дом, отец сам пришел к ней, привез икону для того, чтобы благословить дочь. И снова – протест Марины: «Пожалуйста, не надо!»

Делай как хочешь, - ответил Иван Владимирович. - Только помни, что те, кто ни во что не верит, в тяжелую минуту кончают самоубийством...

В столовой с низким потолком – круглый стол, самовар, на стенах репродукции картин Рафаэля «Мадонна с Младенцем», «Иоанн Креститель», копия с картины Александра Иванова «Явление Христа народу».

Самая большая комната в доме – зала. Между окон – зеркала. По стенам огромные филодендроны в кадках, зеленые деревца, которые будут сниться и оживать в снах Марины.

В зале – в самом центре – рояль. Он был одушевленным существом. Непомерный рояль, под которым ползали маленькие сестры, как под брюхом гигантского зверя. Рояль казался чудовищем, гиппопотамом, тоже непомерным!

Рояль – черное ледяное озеро.

Черная поверхность рояля – первое зеркало Цветаевой. В него можно было всматриваться, как в бездну, дышать на его поверхность, как на матовое стекло, отпечатав свой лик на его туманной глади.

И осознание своего лица – сквозь черноту рояля. Собственной, роковой «черноты»... Негр, окунутый в зарю! Розы в чернильном пруде! – так переводила Цветаева свой «рояльный» облик, переводила лицо на черноту, на темный язык.

Мать могла на рояле все. На клавиатуру она сходила, как лебедь на воду. Можно было только догадываться, какие бури подавила она в своем собственном существе, какие стихии в ней разыгрывались и сгорали. Когда-то в юности она не смогла соединить свою судьбу с возлюбленным из-за запрета родителей. Замуж за Ивана Владимировича Цветаева вышла не по любви, а из чувства долга. Иван Владимирович был вдовцом, пережил большое личное горе, потеряв жену Варвару Дмитриевну Иловайскую...

Мария Александровна сгорала не столько от музыки, сколько через музыку раскрывала свою тоску, свою лирику. Не случайно врач в санатории в Нерви, в Италии, услышав ее игру, предупредил пациентку, что если она будет продолжать так играть, то не только сама сгорит, но и сожжет весь Русский пансион...

 Гениально!.. Гениально! - потрясенно восклицал он, не в силах скрыть своего изумления...

Страсть сгорания, самосожжения себя в искусстве – вот что передала в генах мать своей дочери Марине... Она хотела передать дочерям страсть к музыке. Но обнаруживала ужасавшую и пугавшую ее чудовищную «немузыкальность» Марины.

«Мать залила нас музыкой. (Из этой музыки, обернувшейся Лирикой, мы уже никогда не выплыли – на свет дня!) Мать затопила нас как наводнение... Мать залила нас горечью всей своего несбывшегося призвания, своей несбывшейся жизни, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения...

Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики, как и мы потом, беспощадно вскрыв свою, пытались поить своих детей кровью собственной тоски... После такой матери мне оставалось одно – стать поэтом...»

Видела ли мать в дочери будущего поэта? Вряд ли, хотя пыталась угадать характер стихии, бушевавшей в Марине и нарушавшей все спокойное течение жизни в доме.

«Немузыкальность» Марины была просто Другой музыкой, лирикой, поэзией.

Чернота была для Цветаевой символом чернорабочества в жизни. В противоположность белой кости. Чернорабочим и негром в русской поэзии был для нее Пушкин.

Цветаева встретилась с Пушкиным, когда ее взяли на прогулку к памятнику Пушкина, недалеко от их дома. Так как дед Пушкина происходил из Эфиопии, Цветаевой казалось, что Пушкин – негр в поэзии.

«Русский поэт – негр, поэт – негр, и поэта – убили».

Памятник Пушкина она любила за черноту, в противоположность белизне статуй из коллекции отца.

«Памятник Пушкина я любила за черноту – обратную белизне домашних богов». Он был «живое доказательство низости и мертвости расистской теории, живое доказательство – ее обратного. Пушкин есть факт, опрокидывающий теорию».

Обе первые книги стихов, которые Цветаева написала в юности, – о детстве и отрочестве в Трехпрудном, о доме детства. «Дом» ранней Цветаевой уютный, многолюдный, наполненный живыми голосами близких: мамы, сестер, родных, друзей... Впоследствии она придумает себе другой дом, – дом для двоих, дом с любимым и единственным, с верным возлюбленным:

Я бы хотела жить с Вами В маленьком городе,

Где вечные сумерки И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице –

Тонкий звон старинных часов – как капельки времени.

И может быть,

Вы бы даже меня не любили...

Она остро и обреченно чувствует погибель своего Дома, реального и примечтавшегося.

Будет скоро тот мир погублен.

Погляди на него тайком,

Пока тополь еще не срублен И не продан еще наш дом...

В первые послереволюционные годы дом в Трехпрудном разобрали на дрова, и от него ничего не осталось. Анастасия Цветаева, спустя много лет придя на развалины домика в Трехпрудном, подняла с земли кусочек белого с синей каемкой изразца – от печки в детской.

Поэты всегда избегали быта, чурались «суетных забот». Марина Цветаева превратила быт в поэзию: кажется, что в стихах она запечатлевала мгновения собственной судьбы, начиная с того самого изразца в детской. Вот – детская, вот – уроки, вот – домашний уют... Стихи в юности пишут почти все, так же, как и дневники. Цветаева поклонялась в отрочестве Марии Башкирцевой; писала даже книгу о ней, взахлеб читала ее «Дневник». Отсюда, быть может, тот же предел откровенности, который был задан в «Дневнике» Марии Башкирцевой.

Первые книги любого поэта считаются обычно подражательными и ученическими. Но «час ученичества» для Цветаевой пробьет позже. Будучи гимназисткой, она знакомится с поэтами, философами и критиками. Она посещает Московский литературно-художе-ственный кружок, которым руководит В. Брюсов. Критик Эллис (Л. Кобылинский) вводит юную Цветаеву в издательство «Мусагет», созданное А. Белым и Э. Метнером, – здесь постоянно проводились занятия по теории стиха, а Белый вел семинары.

Первая книга стихотворений под названием «Вечерний альбом» принесла Цветаевой известность. Она вышла осенью 1910 года. На нее откликнулись В. Брюсов, Н. Гумилев, С. Городецкий, М. Волошин.

«Стихи Марины Цветаевой... всегда отправляются от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого, - писал Брюсов. - Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берет непосредственно черты жизни, и это придает ее стихам жуткую интимность. Когда читаешь ее книгу, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсмотрел сцену, видеть которую не должны бы посторонние...»

Брюсов выражал надежду, что «поэт найдет в своей душе чувства более острые, чем те милые пустяки, которые занимают так много места в “Вечернем альбоме”», «беглые портреты родственников, знакомых и воспоминания о своей квартире...» исчезнут со временем, а поэтические образы поднимутся до общечеловеческих символов.

С Брюсовым перекликался в оценках, отмечая талантливость Цветаевой, Николай Гумилев.

«Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерная) интимность, новы темы, например детская влюбленность, ново непосредственное бездумное любование пустяками жизни... Здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга – не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».

На одном из заседаний «Мусагета» свой «Вечерний альбом» Цветаева подарила Максимилиану Волошину. С этого времени началась дружба Цветаевой и Волошина, описанная ею в очерке «Живое о живом».

В московской газете «Утро России» Волошин в обзорной статье о женской поэзии центральное место отвел Марине Цветаевой и ее первой книге.

«Это очень юная и неопытная книга. Многие ее стихи, если их раскрыть случайно, посреди книги, могут вызвать улыбку. Ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на грани последних дней детства и первой юности. Если же прибавить, что ее автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг, то это укажет, какую документальную важность представляет эта книга, принесенная из тех лет, когда обычно слово еще недостаточно послушно, чтобы верно передать наблюдение и чувство... “Невзрослый” стих Цветаевой, иногда неуверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху более взрослому... “Вечерний альбом” – это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинным женским обаянием».

По приглашению Максимилиана Александровича в мае 1911 года Цветаева приехала в Коктебель, в дом Волошиных. Позднее, описывая Волошина, Цветаева скажет, что Макс был мифотворец и сказочник. Но и сама Цветаева обладала склонностью к мифотворчеству, а то и впрямь занималась мифологизацией облика своих друзей.

Ее опалит жар коктебельского полдневного солнца, такого сильного, что загар от него не смывался московскими зимами. И символом коктебельских недолгих летних сезонов станет знаменитый волошинский парусиновый балахон на ветру, полынный веночек на голове, легкие сандалии... Волошин в памяти Цветаевой – античный бог. Голова Зевса на могучих плечах – великан, «немножко бык, немножко бог. Аквамарины вместо глаз, дремучий лес вместо волос, морские и земные соли в крови...

 А ты знаешь, Марина, что наша кровь – это древнее море?..»

В Коктебеле у Волошина Цветаева встретит Сергея Яковлевича Эфрона, своего будущего мужа, которому едва исполнилось семнадцать лет. Они обвенчаются в начале 1912, в Москве. В сентябре того же года в молодой семье появится первенец – дочь Ариадна, Аля.

«Да, о себе: я замужем, у меня дочка 11/2 года, Ариадна (Аля), моему мужу 20 лет. Он не-обычайно и благородно красив, он прекрасен внешне и внутренне. Прадед его с отцовской стороны был раввином, дед с материнской – великолепным гвардейцем Николая I.

В Сереже соединены – блестяще соединены – две крови: еврейская и русская. Он блестяще одарен, умен, благороден. Душой, манерами, лицом – весь в мать. А мать его была красавицей и героиней.

Мать его урожденная Дурново.

Сережу я люблю бесконечно и навеки. Дочку свою обожаю...»

Сергей Яковлевич унаследовал от матери подвижничество, желание сражаться за правду, революционность духа и желание справедливости. Им руководили те же жизненные идеалы, что и Мариной, – героизм, жертвенность, подвижничество. Мать Сергея

 из древнего аристократического рода – была с молодости революционеркой-народоволкой, сторонницей террора, что впоследствии скажется на биографии и судьбе Сергея Эфрона, воспитанного матерью в традициях революционаризма и политического экстремизма.

Семьи Цветаевых и Эфронов роднило бескорыстие и служение России, они были бессребреники и романтики на огромной душевной высоте, которая многим ныне не-понятна.

Романтизм Цветаевой – это романтизм мироощущения и миропонимания, распространенный ею на все мироздание без исключения.

Сегодня этот романтизм воспринимается старинным и даже «архаическим», романтизм, рожденный и укрепляющийся в стихах Цветаевой в новаторское время («на дворе» было уже новое столетье!): романтизм, без поправок перенесенный Цветаевой из 1810-х в 1910-е годы...

Романтизм Цветаевой – это не традиционное двоемирие, как принято считать («поэт живет среди людей, но создан для небес»), а неистовая, доходящая до безмерности, фанатическая требовательность к окружающим – подняться на ту же духовную высоту, на которой стоит сам поэт. Даже Бальмонт укоризненно-восхищенно говорил Цветаевой: «Ты требуешь от стихов того, что может дать – только музыка!»