Вадим Руднев

Новое учение о языке - вульгарно-материалистическое, авангардистского толка (см. авангардиое искусство) направление в советской лингвистике, господствующее, начиная с 1920-х гг., более 30 лет. После того как оно приняло особо уродливые формы, его разгромил И. В. Сталин в статье "Марксизм и вопросы языкознания", опубликованной в "Правде" в 1950 г.

Основатель нового учения о языке - академик Николай Яковлевич Марр, человек, которого при жизни и после смерти, как пишет о нем автор критической монографии В. М. Алпатов, "называли гением, сравнивали с Коперником, Дарвином, Менделеевым; позднее о нем говорили как о вульгаризаторе, космополите и шарлатане; одни считали, что он создал науку о языке, другие, - что его вклад в эту науку равен нулю".

Марр применил к языкознанию учение исторического материализма. По его мнению, язык - такая же надстроечная общественная ценность, как искусство; язык является приводным ремнем в области надстроечной категории общества. Язык возник у всех народов независимо друг от друга, но поскольку культура едина и в своем развитии проходит одни и те же этапы, то все процессы в ней проходят аналогично.

Язык, по Марру, образовался из первичных "фонетических выкриков". Первичная речь, как реконструировал ее Мар, состояла всего из четырех лексических элементов - САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ. И вот все слова всех языков мира Марр был склонен сводить к этим четырем элементам.

"Слова всех языков, - писал Марр, - поскольку они являются продуктом одного творческого процесса, состоят всего-навсего из четырех элементов, каждое слово из одного или из двух, реже трех элементов; в лексическом составе какого бы то ни было языка нет слова, содержащего что-либо сверх все тех же четырех элементов; мы теперь орудуем возведением всей человеческой речи к четырем звуковым элементам".

"Любое слово, - пишет Алпатов, - возводилось к элементам или их комбинациям. Например, в слове красный отсекались части к- и н-, а остюшееся рас- признюалось модификацией элемента РОШ, сопоставлялось с рыжий, русый (...), названиями народов "русские, этруски".

Развитие языков, по Марру, шло от исконного множества к единству. Нормальная наука - сравнительное-историческое языкознание - считала, что все происходило наоборот: сначала существовали праязыки, из которых потом возникли современные языки, то есть движение шло от единства к множеству. Но Марр открыто высказывал ненависть к сравнительно-историческому языкознанию, считая его буржуазной псевдонаукой. Он отвергал генетическое родство языков и даже такие очевидные вещи, как заимствования слов, он объяснял единством глоттогонического (языкотворческого) процесса.

"Личные местоимения и понятие единственного числа связаны с индивидуальным восприятием лица, то есть с явлением позднейшего строя общественной жизни. Личным местоимениям предшествовали притяжательные, указывающие на принадлежность не отдельным лицам, а всему коллективу, причем и эти первые по времени возникновения вовсе не изначальны, но тесно связаны с осознанием представления о праве собственности".

Так же вульгарно-социологически объяснялись степени сравнения, которые, по Марру, появились вместе с сословиями: превосходной степени соответствовал высший социальный слой, сравнительной - средний, положительной - низший.

Марр отрицал существование национальных языков: "Не существует национального и общенационального языка, а есть классовый язык, и языки одного и того же класса различных стран при идентичности социальной структуры выявляют больше типологического родства, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации".

Ясно, что терпеть такую безумную теорию могло только такое безумное государство, как СССР. После смерти Марра в 1934 г. Новое учение о языке стало официальной языковедческой религией. Любые проявления сравнительно-исторического языкознания, не говоря уже о структурной лингвистике, безжалостно душились.

В своей статье в "Правде" Сталин писал: "Н. Я. Марр внес в языкознание несвойственный марксизму нескромный, кичливый и высокомерный тон, ведущий к голому и легкомысленному отрицанию всего того, что было сделано в языкознании до Н. Я. Марра".

Пожалуй, эта публикация была единственным добрым делом(сделанным по каким-то таинственным соображениям) Сталина на ниве родной культуры. Языкознание после этого заметно оживилось и, к счастью, разоблаченных марристов при этом не сажали и не расстреливали.

Но было бы односторонним считать Николая Яковлевича Марра безумцем и параноиком. Вернее, он был в той же мере безумцем, что и Хлебников, Маяковский, Бунюэль. Но ему не посчастливилось стать именно ученым, а не художником, хотя многие, особенно литературоведы и культурологи, на которых он оказал влияние, считали и продолжают считать его таланливейшей и во многом до конца не понятой личностью. Автор статьи присоединяется к этому мнению.

Вот что писала о своем учителе Ольга Михайловна Фрейденберг, выдающийся мифолог и культуролог:

"Где бы Марр ни находился - на улице, на заседании, на общественном собрании, за столом - он всюду работал мыслью над своим учением. Его голова была полна языковыми материалами, и он ошарашивал встречного знакомого, вываливая ему прямо без подготовки пригоршню слов и только за секунду перед этим вскрытых значений. (...) Что видел во сне Марр? Неужели на несколько часов в сутки он переставал работать мыслью? Ему снились, наверное, слова, и едва ли и во сне он не работал над своим учением".

А вот что пишет известнейший лингвист, академик Т. В. Гамкрелидзе о Марре и его прозрениях - в 1996 г. (по неуловимой логике судьбы самое скандальное и примитивное в теории Марра - сведение всех слов к четырем элементам - в какой-то степени предварило открытие четырех элементов генетического кода):

"(...) теория Марра не имеет под собой никаких рациональных оснований, она противоречит и логике современной теоретической лингвистики, и языковой эмпирии. (...) Но теория эта, представляющая своеобразную модель языка, весьма близкую к генетическому коду, (...) может послужить иллюстрацией проявления в ученом интуитивных и неосознанных представлений (...)". Иначе говоря, Марр, возможно, в своей безумной теории предсказал типологические основы тогда еще не существовавшей генетики.

В конце ХХ в. труды Марра постепенно стали реабилитировать, особенно его штудии по семантике и культурологии. Появилось даже понятие "неомарризм". Это произошло при смене научных парадигм, при переходе от жесткой системы структурализма к мягким системам постструктурализма и постмодернизма, где каждой безумной теории находится свое место.

Список литературы

Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. - М., 1991.

Фрейденберг 0.М. Воспоминания о Н. Я. Марре // Восток - Запад. - М., 1988.

Гамкрелидзе Т.В. Р. О. Якобсон и проблема изоморфизма между генетическим кодом и семиотическими системами // Материалы международного конгресса "100 лет Р. О. Якобсону" - М., 1996.

Энциклопедичный YouTube

1 / 5

✪ Русский язык за 18 минут

✪ ЕГЭ 2018. Русский язык. Новое задание 20. Плеоназм (тест)

✪ Разговорный Английский Язык На Каждый День. Английский Для Начинающих.

✪ Полиглот. Выучим испанский за 16 часов! Урок 1. / Телеканал Культура

✪ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК ДО АВТОМАТИЗМА - УРОК 1 ГРАММАТИКА АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА УРОКИ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА

Субтитры

Кавказовед, археолог и историк Николай Марр ( -), не имевший собственно лингвистического образования, с 1912 года академик Санкт-Петербургской императорской академии наук (после революции - Российской) в ноябре 1923 года выступил с «Новым учением» (отдельные идеи которого высказывал и раньше, ещё в 1900-1910-е годы).

«Революционность» и масштабность его утверждений, а также вполне реальная репутация Марра как выдающегося кавказоведа и полиглота сделали его теорию привлекательной для большого числа представителей интеллигенции 1920-х годов , его называли «гением» и «Велимиром Хлебниковым науки» (в 1915 году Хлебников издал основанную на «математических законах времени» книгу предсказаний «Битвы 1915-1917 гг.: новое учение о войне»). Не следует забывать и то, что Марр претендовал на изучение таких сложных вопросов (происхождение языка, доисторические языки человечества, связь между ними, первобытное мышление, доязыковые средства коммуникации), которыми в то время практически никто из учёных ещё не занимался. Многие вполне естественно принимали принципиально недоказуемые (но, тем самым, и принципиально неопровержимые) утверждения «единственного специалиста» в этой области на веру.

Некоторые положения «Нового учения о языке»

Яфетические языки

Существуют так называемые «яфетические языки» (по имени Иафета , третьего сына Ноя). Содержание этого понятия менялось. Сначала они толковались как языковая семья . К такой семье Марр относил языки Кавказа , - прежде всего свой родной грузинский язык , который заставлял изучать своих учеников, а также другие картвельские ; позже к ним добавились различного рода изоляты, вроде бурушаски , и некоторые скудно сохранившиеся языки древности. Впоследствии яфетические языки трактовались как присутствующая во всём мире стадия развития языка, связанная с классовой структурой общества. Первоначально Марр объяснял повсеместность яфетических элементов миграцией народов, но позже счёл её исконным явлением. Так, латинский язык в Риме якобы был языком патрициев, а языком плебеев - некий яфетический язык; язык басков , угнетённого меньшинства в Испании - яфетический. Диалекты армянского языка (согласно традиционной точке зрения, индоевропейского), обнаруживающие некоторое количество поздних грузинских заимствований, объявлялись яфетическими, в отличие от литературного армянского - языка социальной элиты.

Классовая сущность языка

После появления труда Сталина, ссылки на которого стали обязательными во всех работах по языкознанию, марризм был официально заклеймён как антинаучное учение и сошёл со сцены. Десятки лингвистов разных направлений - как советских, так и зарубежных, в том числе не испытывающих симпатий к сталинизму, - единодушно расценили это событие как избавление советской лингвистики от гнёта абсурдных идеологизированных теорий. Однако процесс оздоровления советской науки не мог идти гладко по условиям времени. Пострадал ряд конкретных лингвистических направлений, разрабатывавшихся Мещаниновым и коллегами, прежде всего лингвистическая типология и семантика . К соответствующим идеям и персоналиям, помимо справедливой научной критики, активно применялись те же проработочные ярлыки, которые исходили раньше из марристского лагеря (в том числе «космополитизм »), не всегда оппоненты марризма (прежде всего Виноградов) смогли удержаться от сведения счётов. Однако никаких политических и судебных репрессий к бывшим марристам не применялось (хотя на протяжении трёх лет они не могли публиковать ничего, кроме «покаяний» в своих ошибках), а главный официальный преемник Марра, И. И. Мещанинов, не был ни уволен с работы в Институте языка и мышления, ни исключён из Академии наук СССР . Работы лишились некоторые «неразоружившиеся марристы», в том числе Яковлев (впоследствии психически заболевший), это же коснулось и последователей Марра вне лингвистики (например, литературоведа и исследователя мифологии О. М. Фрейденберг); некоторые лингвисты, такие, как С. Д. Кацнельсон, были вынуждены искать работу в провинции.

После XX съезда КПСС в 1956 году и либерализации общественной, в том числе и научной жизни, обсуждение «нового учения о языке» стало неактуальным. К новым обстоятельствам быстро приспособились прежние яростные пропагандисты марризма (тот же Филин, ставший в начале 1960-х годов членом-корреспондентом АН, а в дальнейшем возглавлявший Институт русского языка и журнал «Вопросы языкознания» вплоть до смерти в 1982 г.).

В послесталинском доперестроечном СССР сведения по истории марризма и дискуссии о нём, по понятным причинам, бытовали, главным образом, в неформальном общении лингвистов и филологов. Некоторое оживление интереса к марризму имело место в период перестройки , поскольку и взлёт, и падение «нового учения» были связаны со сталинизмом и личностью Сталина, в то время активно обсуждавшимися.

(тематически структурированный «цитатник» из работ Марра; переиздано под названием «Яфетидология» с приложениями и послесловием: М.: Кучково поле, 2002, В начале было слово: Малоизвестные страницы истории советской лингвистики. - М.: Изд-во УДН, 1991. - 256 с.

Velmezova Ekaterina . Les lois du sens. La sémantique marriste. - Genève, 2007.

ОБЩЕЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

НОВОЕ УЧЕНИЕ О ЯЗЫКЕ Н.Я. МАРРА КАК ИСТОРИКО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

С.В. Сухов

Кафедра теоретической и прикладной лингвистики Институт иностранных языков Московский городской педагогический университет 2-й Сельскохозяйственный пр., 4, Москва, Россия, 129226

Н.Я. Марр продолжает оставаться одной из самых загадочных и значительных фигур в истории отечественного (и в определенном смысле мирового) языкознания ХХ столетия. Многократно «развенчанный», он обладает удивительным свойством «воскресать» и вновь привлекать внимание не только лингвистов, но и людей, лишь косвенно соприкасающихся с этой наукой. Можно говорить о своего рода «марровском феномене», существующем в разных видах уже многие десятилетия. Очевидно, что этот феномен должен стать, хотя бы в силу своей устойчивости, объектом более подробного и объективного исследования, чем это было до сих пор. Данная статья представляет собой весьма краткое изложение основных выводов, обоснованных автором в его диссертационном исследовании.

Ключевые слова: новое учение о языке, парадигмальная революция, идеологизированный подход, парадигмальный анализ, лингвистический утопизм, лингвистическая доистория, происхождение языка, фонетически-сопоставительный анализ, персоналистский подход, нарративный анализ.

Начнем же мы с изложения некоторых фактов, подтверждающих устойчивость «марровского феномена», и, следовательно, актуальность данной темы.

Процесс изменения восприятия идей Н.Я. Марра и отношения к ним в истории отечественной лингвистики после 1950 года может быть разделен на ряд периодов. Первый начался сразу после известного выступления И.В. Сталина в дискуссии 1950 г. и продолжался примерно до середины 1950-х годов.

Интерпретация взглядов Марра и его роли в языкознании в это время развивалась всецело в русле тех положений, которые были изложены в статье Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» , т.е., Марр трактовался прежде всего как вульгаризатор марксизма, все его идеи целиком отвергались как негодные и порожденные невежеством и непониманием сути материалистического метода к изу-

чению языка; как альтернатива предлагалось возвращение к традиционному сравнительно-историческому методу; все это непременно сопровождалось восхвалением Сталина как величайшего светоча марксистской языковедческой науки и его статьи как недосягаемой вершины лингвистической мысли. Во второй половине 50-х годов имя Сталина как творца марксистского языкознания по понятным причинам перестает упоминаться; вместе с этим прекращаются и массированные нападки на Марра, и эта тема, казалось бы, перестает быть актуальной.

Однако в начале 60-х годов обнаруживается, что забвение Марра вовсе не было окончательным и безоговорочным и в советском языкознании существует тенденция хотя бы частично «реабилитировать» некоторые марровские идеи. С одной стороны, это было связано с широкой критикой Сталина после XXII съезда КПСС (1961 г.); но, с другой стороны (и это, по нашему мнению, более существенно), это было связано с широким (хотя и запоздалым) проникновением в отечественную лингвистику именно в те годы концептуальных подходов западного структурализма. Распространение структуралистских подходов было с энтузиазмом встречено значительной частью отечественных лингвистов, увидевших в структурализме возможное заполнение той концептуальной пустоты, которая остро ощущалась в советском языкознании после дискусии 1950 года и последующего устранения сталинской версии «марксистского языкознания» в середине 1950-х годов.

Но некоторыми другими языковедами проникновение структурализма было воспринято как угроза дегуманизации лингвистической науки, усугублявшаяся тем, что наряду с достижениями структурализма заимствовались и его недостатки, которые к началу 60-х годов ХХ века стали уже вполне очевидны.

В этих условиях «воскрешение» некоторых идей Марра как своего рода «щита» против структурализма стало представляться возможным и даже желательным. Именно антиструктуралистскими соображениями были продиктованы наиболее заметные выступления бывших учеников Марра в первой половине 60-х: статья Г.П. Сердюченко «О некоторых философских вопросах общего языкознания» и особенно статья В.И. Абаева «Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке» .

Однако настоящая полемика в то время так и не возникла. Структурализм был допущен в советскую лингвистику и стал широко применяться как совокупность конкретных методов исследования языкового материала; в то же время было признано, что некоторые его фундаментальные парадигмальные основы могут и должны подвергаться критике.

О «реабилитации» идей Марра не было и речи, однако стало возможным упоминание его имени в истории языкознания, в том числе в достаточно благожелательном аспекте. Ситуация, таким образом, не получила, и в те годы не могла получить сколь-нибудь окончательного разрешения. Этот период продолжался, по-видимому, до начала 80-х годов, когда стал очевиден кризис и распад структуралистской парадигмы и наметился постепенный отход от нее большинства отечественных языковедов. Вновь возникло ощущение концептуального вакуума, тре-

бовавшего заполнения. В этих условиях влияние марровских идей (точнее, мифов, уже тогда отчетливо складывавшихся вокруг фигуры Марра) стало имплицитно возрастать; и, поскольку структурализм уже не мог быть эффективным «противоядием», полемика с давно умершим и развенчанным Марром неожиданно стала актуальной. Изменения в ситуации, связанной с восприятием роли Марра в истории отечественного языкознания, могут предстать в более ясном виде при сопоставлении двух работ Б.А. Серебренникова, опубликованных в 1968 и 1983 годах и формально посвященных сходной теме - соотношению внутренних и внешних (экстралингвистических) факторов в развитии языка.

Однако тональность этих работ совершенно различна, и связано это с тем, что вторая, более поздняя, представляет по сути развернутую полемику с идеями Марра, в то время как первая, более ранняя и хронологически более близкая к со-бытиям1920-х - начала 1950-х годов, такой полемики фактически не содержит.

В своей книге 1984 года Б.А. Серебренников внешне стремится, как и в работе 1968 года, проложить путь между «крайностями», критикуя те из них, которые, по его мнению, свойственны структурализму, гумбольдтианству и неогум-больдтианству, упоминает итальянскую неолингвистику и т.д., однако главным его оппонентом явно или имплицитно является весьма часто цитируемый Н.Я. Марр и его ученики - и в этом состоит резкое различие этой работы Б.А. Серебренникова с его же работой 1968 года. Автор приходит к выводу о существовании в советском языкознании мощного «неомарристского» течения, тянущего отечественную лингвистику назад к «идеализму» . В освещении Б.А. Серебренникова вольно или невольно Марр вырастал в одну из наиболее масштабных фигур языкознания ХХ столетия, оказывающую пагубное, но странно неотвратимое влияние на лингвистов самых разных взглядов и направлений - причем долгое время спустя после его «полного разоблачения».

Говоря о Марре и его ближайших учениках, Б.А. Серебренников очень часто воскрешал в своей книге дискурсивные особенности языка «разгромных» идеологических публикаций 30-х - начала 50-х. В условиях, когда работы самого Марра не могли быть объектом свободного изучения и обсуждения, все это могло приводить к росту подсознательного интереса и даже симпатий к «запретному плоду» и действительно усиливать имплицитное влияние идей Марра в советской науке.

Перемены, произошедшие в советском обществе во второй половине 80-х годов, казалось, должны были создать предпосылки для более глубокого и основанного на более широкой фактологической базе осмысления феномена Марра в истории советского языкознания. Однако долгое время новые публикации, относящиеся к «проблеме Марра», ограничивались статьями в периодических изданиях, большей частью принадлежавших неспециалистам. Только в середине 1991 года появилась книга В.М. Алапатова «История одного мифа», обозначившая очередной рубеж в осмыслении данной проблемы. В.М. Алпатов впервые после длительного перерыва сделал достоянием широкого читателя основные факты биографии Марра; он проследил в общих чертах некоторые этапы эволюции марровских идей при его жизни и отдельные важнейшие особенности их бытования после его смер-

ти - до 80-х годов ХХ века. Центральное место в книге В.М. Алпатова занимает освещение фактических обстоятельств, связанных с языковедческими дискуссиями рубежа 20-х - 30-х годов и особенно 1950 года. Можно сказать, что эти обстоятельства, касающиеся происхождения этих дискуссий и самого хода их проведения, выявлены В.М. Алпатовым с максимально возможной степенью достоверности и детальности; однако в целом он не стремится к какому-либо анализу того, что должно составлять предмет его изучения как историка лингвистики.

В.М. Алпатов бескомпромиссно объявляет идеи Марра от начала до конца невежественным бредом и порождением психической патологии, не имеющим отношения к какой-либо, хотя бы ошибочной, научной теории, а создателя этих идей представляет как ловкого, хотя и сумасшедшего, проходимца, который сознательно старался выдавать нагроможденные им нелепицы за «марксизм» и каким-то образом добился полного успеха, став главой «официального» советского языкознания и сохранив монополию своей «школы» и после смерти, вплоть до 1950 г. В этом В.М. Алпатов, пожалуй, идет дальше Б.Н. Серебренникова и авторов анти-марровских публикаций начала 50-х годов, которые рассматривали взгляды Марра как ошибочные и вульгарные, но все же лингвистические. В целом книгу В.М. Алпатова можно расценить как яркий образец советской «перестроечной» публицистики с элементами ценного историко-политического (но не историко-лингвистического) исследования. В 2004 году эта книга была переиздана ; при этом основной ее текст остался без каких-либо изменений, однако в приложении помещены тексты ряда статей и выступлений автора с конца 1991 до 2003 годов, в которых положения основной монографии в ряде случаев развиваются и уточняются. С одной стороны, в последних статьях В.М. Алпатова заметно стремление воздать должное явной личной незаурядности Марра, сглажены некоторые прежние резкие формулировки, автор выражает свою готовность согласиться с признанием гениальных способностей Марра в некоторых областях, не имеющих отношения к лингвистической науке. С другой стороны, В.М. Алпатов в ряде случаев даже ужесточает свою прежнюю оценку, в частности, делает попытку доказать, что Марр якобы по складу своего мышления вообще был неспособен заниматься наукой - не лингвистикой, но наукой вообще .

Пожалуй, самое интересное во втором издании книги В.М. Алпатова - это краткий обзор новейших публикаций, посвященных марровской проблеме. Само по себе значительное количество и неослабевающий поток этих публикаций, как в России, так и в других странах, частично проанализированный В.М. Алпатовым, красноречиво говорит, что тема Н.Я. Марра отнюдь не «закрыта». При этом, однако, отношение отечественных исследователей к Марру остается, несмотря на все увеличивающуюся временную дистанцию с прошлым, предельно предвзятым и идеологизированным. Практически, по нашему мнению, в отечественной науке происходит не процесс исследования марровского феномена, но создание (по крайней мере, попытки создания) новых мифов вокруг его имени. После мифа 1930-х годов о «Марре-марксисте», сменившемся в 1950-е годы мифом о «Марре - вульгаризаторе марксизма», а в 1990-е - мифом о «Марре-проходимце» или «Марре-

сумасшедшем», на рубеже ХХ-XXI веков конструируются новые мифы, которые можно условно обозначить как «Марр - академическая жертва большевизма», «Марр - грузинский националист», «Марр-провидец». Конструкты первых двух мифов представлены в статье востоковеда Я.В. Василькова, достаточно подробно рассмотренной у В.М. Алпатова , третий же миф создается многими, и, кажется, ему готов отдать должное и сам В.М. Алпатов, когда он признает «правдоподобным» мнение Т.В. Гамкрелидзе о том, что марровские «четыре элемента» - это предвидение четырех молекулярных составляющих генетического кода в биологии , или когда он же интерпретирует высказывание Марра о том, что «новое мышление с трудом умещается в звуковую речь», как предвосхищение «визуальной революции в передаче информации», происшедшей, по мнению некоторых, в ХХ веке .

Подчеркнем, что речь идет лишь о тех работах, авторы которых делают попытки как-то углубить и развить понимание марровского феномена. Большинство просто повторяет сложившиеся ранее негативные оценочные формулировки; упорное меньшинство подчеркивает научную значимость Марра, но без какого-либо подтверждающего анализа. Очевидно, что такое положение свидетельствует об определенном тупике в осмыслении марровской проблемы.

Ясно, что невозможно продвигаться далее в осмыслении этого феномена, расценивая марровскую лингвистическую теорию как простую смесь «фантазий и прозрений», или, тем более, конструируя новые мифы вокруг имени Марра. Дальнейший прогресс в рассматриваемой области может быть достигнут только при максимально возможной деидеологизации подхода к проблеме и демифологизации личности самого Марра. Последнее может быть достигнуто при восприятии его тем, кем он был в действительности - выдающимся ученым, в том числе и выдающимся лингвистом, но ставшим в конце концов на ошибочный путь. Но, поскольку мы имеем дело с выдающимся ученым, важно понять, что его ошибки - это не просто результат незнания или неумения разобраться в сути проблемы, как у обычного профана; эти ошибки имеют свою логику, являющуюся своеобразным преломлением логики развития той науки, к которой Марр принадлежал и которой искренне и с огромной энергией служил всю жизнь. Понять же истинную специфику Марра как ученого можно, только детально и непредвзято проанализировав то, что составляет сущность любого ученого - его творчество, его тексты. При этом в основу должен быть положен принцип сплошного фронтального анализа разных уровней содержания марровских текстов, наиболее характерных для различных этапов развития его теории.

Подобный анализ может показаться чрезмерно подробным; в действительности он, учитывая сложность проблемы, был вынужденно сжат в связи с ограниченным объемом работы. Тем не менее он позволяет придти к выводам, которые, по мнению автора, представляют собой новый шаг в осмыслении марровского феномена, притом сделанный в сугубо историко-научном плане. Сам анализ текста должен опираться на правильный выбор общенаучных и историко-лингвистиче-

ских методов, в том числе новых, которые до сих пор еще не нашли применения в исследованиях по данной проблеме.

К числу важнейших методов, легших в основу анализа, проведенного автором статьи, относятся:

1) метод релятивистского деидеологизированного нарративного анализа, предполагающий максимально полное описание системы положений разбираемого автора исходя из его собственных позиций, без навязывания ему собственных взглядов и оценок; при этом, разумеется, не исключается конечная оценка проанализированной системы в целом; но эта оценка дается в контексте современной автору исторической ситуации, избегая модернизации;

2) метод историко-парадигмального анализа, восходящий к знаменитой теории «научных революций» Т. Куна и который в нашем случае прямо обусловлен спецификой материала, поскольку речь идет об эпохе крупнейшей революции в истории языкознания;

3) структуральный анализ, давно известный в науке, суть которого заключается, как известно, в анализе позиционно обусловленных отношений элементов при отвлечении от свойств и природы самих этих элементов; этот анализ был применен в данной работе к пресловутым «четырем элементам» Марра и дал неожиданные и, по мнению автора, исследовательски значимые результаты;

4) метод, который можно условно назвать «постструктуральным»; он заключается в том, что тексты Марра, в некотором согласии с постулатами постструктурализма и постмодернизма, интерпретируются как некая игра, далекая от того, чтобы открыть истину, но имеющая внутреннюю логику; правила этой игры предлагается принять без рассуждений об их истинности или ложности; при этом открывается возможность анализа «изнутри» многих особенностей марровских текстов; но при этом автор должен предостеречь от злоупотребления такими подходами, так как при этом существует риск превратить Марра из академического ученого начала ХХ века в фигуру современного постмодерна, создав, таким образом, еще один миф о нем;

5) марксистский философский анализ применяется в тех случаях, когда необходимо доказать, что постулаты Марра не были марксистскими, даже в «вульгари-зованном» виде, то есть для получения результатов «от противного»;

6) персоналистский подход - анализ особенностей личности Марра, проявляющейся в особенностях его текстов - важность этого подхода в данном случае нельзя переоценить.

1) «Новое учение» о языке должно рассматриваться как явление истории лингвистики, как одна из теорий, порожденных общим кризисом в языкознании в конце XIX - первой трети ХХ века, а ее создатель - как один из представителей академической науки, принявший в этой лингвистической революции активное участие. Другие подходы, по нашему мнению, могут привести лишь к умножению и без того многочисленных мифов, складывающихся вокруг учения Н.Я. Марра и его личности;

2) в основе теоретических построений Н.Я. Марра лежал воспринятый им метод историко-лингвистического фонетическо-сопоставительного атомарного анализа, считавшийся в рамках младограмматизма конца XIX века единственно научным. Усилия Н.Я. Марра были направлены на совершенствование этого метода и расширение границ его применимости; в конечном счете, однако, Н.Я. Марр довел разрабатывавшийся им метод до таких пределов, где он утратил всякую ве-рифицируемость с позиций традиционной лингвистической науки;

3) применяемый Н.Я. Марром метод анализа языковых явлений с позиции «палеонтологических» фонетических элементов (в наиболее известном варианте - четырех) хотя и не является в традиционном смысле верифицируемым, обладает собственной структурой, внутренне упорядоченной и логической, хотя и не вполне строгой; это обстоятельство и явилось, на наш взгляд, причиной непреклонного отстаивания Марром своих позиций и его глубокой непреходящей убежденности в том, что в научной достоверности нового метода можно будет убедить если не традиционную академическую науку, то новое поколение ученых-лингвистов;

4) в целом марровское учение можно рассматривать как своего рода синтез парадигмальных установок лингвистики первой половины XIX столетия с новыми чертами языкознания первой половины ХХ века; синтез этот, как уже говорилось, осуществлялся на фундаментальной основе воспринятого у младограмматиков историко-фонетического подхода при парадоксальном преобразовании этого подхода;

5) элементом, принадлежащим ХХ столетию, в синтезе Марра было стремление к социологическому (вернее, социокультурологическому) подходу к явлениям языка. Этот социологизм Марра был глубоко своеобразным и не имел ничего общего с марксизмом, хотя и трактовался самим автором как «параллель» к марксизму; причем этот «социологический анализ» парадоксально осуществлялся в основном на материале лингвистической и общественной «доистории»;

6) в парадигме языковедческой науки первой половины XIX века Марром были восприняты предельно общие установки - представление о творческом характере «доисторического» периода в развитии языка, стремление к «объяснительному» (а не описательному) анализу фактов языка, рассмотрение явлений языка в комплексе с явлениями, изучаемыми другими науками - археологией, этнографией и т.д. Конкретные направления в изучении языка, преемственно связанные с наукой первой половины XIX столетия - единство глоттогонического процесса, историческая семантика, стадиальная типология, хотя и декларировались Мар-ром как весьма значимые и занимали определенное место во многих марровских работах, не были, по нашему мнению, узловыми пунктами его учения. Эпистемо-логически марровская теория была однонаправленной и всецело ориентирована на изучение лингвистической «доистории» и следов этой доистории в современных языках с помощью разработанного Марром элементного анализа. Тем, что Марр не был исследователем семантики в общепринятом понимании, объясняется невозможность (по-видимому) возрождения в научном плане интереса к мар-ровскому наследию в современных условиях, несмотря на особую значимость изучения семантики в нынешнем языкознании;

7) одним из наиболее оригинальных тезисов Марра нужно считать, на наш взгляд, положение о сознательном созидании языка как продукта речевой деятельности людей на всех этапах его развития и особенно о «неуничтожимости» результатов этого созидательного процесса, которые продолжают сохраняться в базовых уровнях языка (фонетическом, морфемном, семантическом) на всех последующих этапах его исторического развития; это и служит основанием применимости «палеонтологического» элементного анализа как основного средства изучения языка;

8) развиваясь как одна из теорий, возникших в рамках научной революции в лингвистике начала ХХ века, учение Марра в процессе этой революции развивалось по линии, внутренне логически обусловленной, но ведущей ко все большему обособлению от других новых научных направлений и противопоставлению им. Поэтому отыскать точки соприкосновения марровской теории и других вновь возникавших лингвистических теорий того времени, даже «маргинальных», практически почти невозможно. Если такие точки и обнаружатся, они, по нашему мнению, не будут существенны;

9) основные этапы (определяемые в данном случае не столько хронологически, сколько логически) внутренней эволюции марровской теории, противопоставившей ее всему остальному языкознанию, по нашему мнению, примерно следующие: попытки расширить круг родственных связей грузинского и близкородственных ему языков (во многом еще в рамках традиционного сравнительно-исторического подхода), приведшие к постулированию существования яфетической семьи языков; стремление максимально удревнить время возникновения яфетических языков и представить их как языки древнейшей цивилизации - основы всех последующих цивилизаций; определение яфетических языков как представителей не особой семьи, но одного из хронологически древних этапов развития всех человеческих языков; конструирование «классовой» социологической теории языка на «доисторическом», «палеонтологическом» языковом материале. Таким образом, можно видеть, что на первых трех этапах вектор развития марровской теории уводил ее все дальше в прошлое, что резко противоречило общей линии развития всех других теорий того времени (и «основных», и «маргинальных»), все более смещающихся в сторону синхронического изучения языка; у Марра же эта тенденция развития, интуитивно воспринятая, привела к созданию парадоксального «социологического» анализа на материале языковой доистории, что довершило его полный разрыв с остальным языкознанием. При этом, по нашему мнению, тот факт, что Марр прибегал к «марксистской» оболочке своих теорий, в конечном счете несущественно; при других исторических обстоятельствах он мог прибегнуть к иной социологической теории, но с лингвистической точки зрения результат был бы тем же;

10) в целом научный метод Марра (в общем, широком смысле) может быть охарактеризован как лингвистический утопизм, то есть особого рода синтез элементов процесса познания, которые не могут быть верифицируемы в рамках обычного научного подхода и потому могут трактоваться как мифологические;

и элементов, принадлежащих к сфере логического рационального анализа, т.е. к сфере обычной науки. Элементы того и другого рода образуют у Марра неразрывное единство. Утопичность подхода Марра проявляется в убежденности безгранично расширить с помощью созданного им метода возможности познания языка в хронологической перспективе - как в прошлое, так и в будущее;

11) оценивая перспективы использования наследия Н.Я. Марра для настоящего и будущего лингвистической науки, следует сказать, что сейчас эти перспективы представляются крайне неясными. Нужно еще раз подчеркнуть, что теория Марра обладает большой внутренней цельностью и попытки использовать отдельные «приемлемые» марровские положения, произвольно изъятые из общей конструкции марровских текстов, вряд ли могут быть продуктивными. По мнению автора, некоторые идеи Марра могут быть в какой-то мере возвращены в сферу научного обсуждения (в позитивном или критическом плане) только в одной области - изучения происхождения языка, если эта проблема когда-нибудь выйдет из состояния застоя и займет подобающее место в лингвистике.

ЛИТЕРАТУРА

Абаев В.И. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке // Вопросы языкознания. - 1965. - № З.

Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. - 2-е изд., дополненное. - М., 2004.

Алпатов В.М. История лингвистических учений. - Изд. З-е. - М., 2001.

Алпатов В.М. Марксизм и марризм (заметки неисторика) // Восток. - 1992. - № З.

Алпатов В.М. Современные публикации о марризме. В кн.: Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. - Изд. 2-е. - М., 2004. - С. 266-277.

Гамкрелидзе Т.В. Р.О. Якобсон и проблема изоморфизма между генетическим кодом и семиотическими системами // Вопросы языкознания. - 19SS. - № 5.

Гельгардт Р.Р. Избранные статьи: Языкознание, фольклористика. - Калинин, 1966.

[S] Зуев К.В. Идеологизация языка в политических, авангардных и научных текстах начала

Марр Н.Я. Избранные работы. - Т. 1: Этапы развития яфетической теории / Предисловие В.Б. Аптекаря. - Л., 19ЗЗ.

Марр Н.Я. Избранные работы. - Т. 2: Основные вопросы языкознания. - М.-Л., 19З6.

Марр Н.Я. Избранные работы. - Т. З: Язык и общество. - М.-Л., 19З4.

Марр Н.Я. Избранные работы. - Т. 4: Основные вопросы истории языка. - М.-Л., 19З7.

Сердюченко Г.П. О некоторых философских вопросах общего языкознания / Теоретические проблемы современного советского языкознания. - М., 1964.

Серебренников Б.А. О материалистическом подходе к явлениям языка. - М., 1983.

Серебренников Б.А. Об относительной самостоятельности развития системы языка. - М., 196S.

Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. - Госполитиздат, 1950.

Филин Ф.П. Советское языкознание: теория и практика // Вопросы языкознания. - 1977. - № 5.

Velmezova E.V. Les lois des sens: la semantique marriste. - Berlin, 2007.

THE NEW THEORY OF LANGUAGE BY N.YA. MARR AS A PHENOMENON OF THE LINGUISTIC SCIENCE

Department of theoretical and applied linguistics Moscow City Pedagogical University

2nd Selskokhoziajstvennyjprojezd, 4, Moscow, Russia, 129226

The author states a permanent reproduction of the so named «marr’s myth» in russian and in a less degree in foreign linguistics to eliminate that the author insists on regarding the marr’s theory as a phenomenon of historical development of the linguistics science, and hot as a pathology or a product of anybody’s wicked will. The author’s intention is to show the marr’s theory and it’s shocking faults themselves as an odd reflection of the paradigmatic revolution in linguistics in the first half of the 20 century.

Key words: The new theory of language, paradigmatic revolution, stricty ideological approach, paradigmatic analysis, linguistic utopia, linguistic prehistory, genesis of language, phonetic comparative analysis, personalistic approach, narrative analysis.

(«яфетическая теория») - система взглядов, выдвинутая Н. Я. Марром по общим вопросам языкознания в 20-30‑х гг. 20 в. В начальный период научной деятельности Марр внёс большой вклад в развитие армяно-грузинской филологии; изучил и опубликовал ряд древнейших памятников армянской и грузинской литератур, основал серию «Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии» (в. 1-13, 1900-13), успешно занимался изучением кавказских языков (картвельских , абхазского и других), историей, археологией и этнографией Кавказа. В связи с исследованием сравнительной грамматики картвельских языков он обратился к поискам их родства с другими языками мира, выдвинув ряд гипотез, недостаточно подкреплённых конкрет­ным языковым материалом (о родстве картвельских языков с семитскими , баскским и др.).

Когда гипотезы Марра о родстве языков пришли в противоречие с данными научного языко­зна­ния, он попытался ликвидировать эти противоречия, объявив всё «традиционное», «индо­евро­пей­ское» языко­зна­ние устаревшим и несовместимым с марксизмом, и построить совершенно новую лингви­сти­че­скую теорию - так называемое «новое учение о языке», или «яфетическую теорию». Впервые эти взгляды были высказаны в работе «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент в созидании средиземноморской культуры» (1920). Отказавшись от достижений сравнительно-исторического языкознания (см. также Сравнительно-исторический метод), Марр выдвинул идею о том, что индо­евро­пей­ская языковая семья, как и другие семьи языков, не связана исконным генети­че­ским единством, которое было доказано компаративистами (см. Индоевропейские языки), а сложилась путём скрещивания .

В 1923-24 Марр усиленно занимался вопросами так называемой «палеонтологии речи» , стремясь вскрыть общие для всех языков этапы типологического развития, связанные с этапами развития общества и материальной культуры; в 1925 он попытался связать эту свою систему с философскими положениями исторического материализма, понимавшегося им, однако, упрощён­но, в духе вульгарного социологизма (см. Стадиальности теория). Язык был отнесён к категориям надстройки и определён как изначально классовое явление. Первичным языком человечества, по Марру, был язык жестов , сменившийся позже звуковым языком в виде «четырёх элементов» (SAL, BER, YON, ROШ), т. е. диффузных звуковых комплексов, из которых возник словарный запас всех языков мира. С обще­лингви­сти­че­ской точки зрения эти взгляды Марра имеют много общего со взглядами Г. Шухардта, выдвинув­ше­го идею о «языковом смешении», и некоторыми идеями французской социологической школы . Термин «Н. у. о я.» был употреблён впервые в 1924 (ранее Марр называл свою теорию «яфетической»). Построения Марра этого времени не поддаются объективной проверке при помощи строгой научной методики и опровергаются языковым материалом. К 1926 произо­шёл окончательный разрыв Марра и его сторонников с научным сравнительно-историческим языкознанием (индоевропеистикой), которое было обвинено в идеализме, формализме, антисоциальности и даже расизме. Это вызвало в среде советских лингвистов ряд резких выступлений против «Н. у. о я.», наиболее последовательным критиком которого был Е. Д. Поливанов, иссле­до­вав­ший японский , китайский , узбекский , дунган­ский языки, занимав­ший­ся проблемами общего языкознания («За марксистское языко­зна­ние», 1931), создавший оригинальную теорию языковой эволюции. В статье «Новый поворот в работе по яфетиче­ской теории» (1931) Марр обращается к исторической психологии, пытаясь по данным языка вскрыть последовательные этапы развития мышления, что отражало одно­сто­рон­ность подхода к проблеме языка и мышления .

Ряд учеников Марра, в т. ч. И. И. Мещанинов, стали развивать «Н. у. о я.» в сторону сближения с «традиционным» языкознанием. Мещанинов, пользуясь и некоторыми идеями Марра, иссле­до­вал основные этапы развития языков, развил теорию понятийных категорий и создал теорию синтакси­че­ской типологии языков, разработал теорию членов предложения и синтаксических отношений в их связи с частями речи и т. д. К 1950 учение Марра оказалось в состоянии кризиса, который усугубился также тем, что отношения его школы с «индоевропейским» языкознанием ещё более осложнились. В газете «Правда» была проведена дискуссия (1950), в которой участвовали как сторонники, так и противники «Н. у. о я.»; в ряду противников «Н. у. о я.» с несколькими статьями, содержащими, однако, лингвистически ошибочные положения о языке и его развитии, выступил И. В. Сталин. Дискуссия открыла возможность разработки «традици­он­ной» лингвистической проблематики (особен­но сравнительно-исторического языкознания). Вместе с тем после дискуссии на некоторое время приостановилось исследование проблем, имевших в «Н. у. о я.» научный интерес, - проблемы языка и мышления, типологии языков , социо­лингви­сти­че­ских проблем и некоторых других. Эти направления иссле­до­ва­ний успешно развиваются советской лингвистикой с конца 50‑х гг.

• Марр Н. Я., Избранные работы, т. 1-5, М.-Л., 1933-37;
• Мещанинов И. И., Введение в яфетидологию, Л., 1929;
• его же , Члены предложения и части речи, М.-Л., 1945;
• Абаев В. П., Н. Я. Марр (1864-1934). К 25‑летию со дня смерти, «Вопросы языкознания», 1960, № 1;
• Тронский И. М., Сравнительно-исторические исследования, в кн.: Теоретические проблемы советского языкознания, М., 1968;
• Гухман М. М., Типологические исследования, там же;
• Поливанов Е. Д., Статьи по общему языкознанию, Избранные работы, М., 1968.

«Яфетическая теория» или «новое учение о языке» Н.Я. Марра было сложным и многосторонним явлением, мне же в данный момент хочется коснуться его национальной стороны и рассказать о том, как горячечный бред этого больного кавказского шовиниста в течение двух десятилетий (1930-1950 гг.) безраздельно господствовал в качестве официального учения в советской лингвистической «науке». Рассказ будет основываться на цитатах из книги: В.М. Алпатов. История одного мифа: Марр и марризм. 3-е изд. М., 2011, к которым я добавлю несколько своих пояснений.

Николай Яковлевич Марр родился в 1864 г. в семье осевшего в Грузии шотландца Джеймса Марра, женившегося в 80 лет на молодой грузинке. Его отец говорил по-английски и по-французски, мать – только по-грузински. Отец умер, когда Николаю было 10 лет. Всё его детство прошло среди грузин, и до гимназии он говорил только по-грузински. В 1884 г. он успешно закончил Кутаисскую гимназию, имея в аттестате лишь одну четвёрку – по русскому языку (на котором до конца жизни говорил с сильным грузинским акцентом). В том же году отправился в российскую столицу и как кавказский стипендиат поступил на факультет восточных языков Петербургского университета. В 1888 г. окончил университет, с 1891 г. стал преподавать в нём. Марр быстро стал одним из ведущих российских кавказоведов, проделав головокружительную карьеру – в 1891 г. стал приват-доцентом, в 1899 г. – магистром, в 1900 г. – экстраординарным профессором, в 1902 г. – доктором и ординарным профессором, в 1909 г. – адъюнктом Академии наук, в 1911 г. – деканом факультета восточных языков, в 1912 г. – академиком. Необходимо отметить, что авторитет Марра зиждился на его работе прежде всего как археолога и историка культуры кавказских народов, при этом уже с самых первых шагов на научном поприще начало проявляться его уязвлённое кавказское самолюбие:

Ещё одной чертой характера Марра, особенно в ранний период, была постоянная болезненная реакция на все проблемы, связанные с Кавказом. Недостаточная изученность языков и культур Кавказа, в общем неизбежная для XIX в., вызывала у Марра возмущение, иногда превосходившее разумные пределы. Национальные грузинские идеи гимназического периода сменились у Марра-учёного грузинско-армянскими, а затем и общекавказскими («яфетическими»). Работы Марра любых лет полны заявлений о мировой роли кавказских народов и о том, что наука, особенно языкознание, замалчивает эту роль. В дореволюционный период эти утверждения ещё не связаны с политикой, но раздражение против мировой науки уже очень заметно. Прав Л.Л. Томас, когда пишет о том, что исходным пунктом несогласия Марра со сравнительно-историческим языкознанием был не метод, а результаты последнего.
С. 14

Уже до революции лингвистические сочинения Марра вызывали серьёзные нарекания со стороны профессиональных лингвистов, хотя пока ещё он в целом вынужден был оставаться в рамках науки. Всё изменилось с приходом большевиков. Уже в 1921 г. был создан Яфетический институт, во главе которого встал Марр. Яфетидами он называл кавказцев и родственные им народы, с которыми по собственной прихоти отождествлял любые древние народы мира:

Если языки с неясными родственными связями Марр прямо объявлял яфетическими, то языки, уже отнесённые к тем или иным семьям, прежде всего индоевропейские, он трактовал как результат скрещения двух начал: общепризнанного и опять же яфетического. Этот тезис, давно им выработанный для армянского языка, Марр распространил теперь на все языки. «Смешения» и «скрещения» внутри самих яфетических языков, однако, мало интересовали Марра. Сутью этой концепции было выявление яфетического компонента во всех престижных языках, особенно в индоевропейских. Марр старался относить к индоевропейскому слою «поверхностные» и сравнительно новые явления в этих языках, а всё наиболее древнее и «глубинное» признавалось яфетическим. «Выискивание яфетических элементов во всех языках обращается у Марра в своеобразную манию» (Абаев). Достаточно, например, сопоставить компонент -eb- в латинском plebs с соответствующим по звучанию грузинским показателем множественного числа, как уже возникает идея о том, что римские плебеи – потомки яфетидов, тогда как патриции – индоевропейцы. Марр ещё не пользуется псевдомарксистской фразеологией, но уже весьма заметно подчёркивание идеи о том, что не только в Армении, но и во всём Средиземноморье народные слои населения, народная культура и вообще всё лучшее – яфетическое наследие, тогда как индоевропейский элемент связан с завоеваниями и социальным господством. Так научные соображения Марра начинают приобретать созвучность с идеологическими устремлениями эпохи. Марр в начале 20-х годов считал, что яфетиды были первоначальным населением всего Средиземноморья, позднее скрещенным с индоевропейцами, семитами и другими народами, а распространение яфетических языков связывал с этническими миграциями, которым придавал до 1923 г. огромное значение. Пути этих миграций, впрочем, Марр не выяснял, говоря, например, что он не знает, где сформировался баскский язык: на Кавказе или на Пиренеях. Однако, по-видимому, у него не было сомнений в том, что яфетиды распространялись в различных направлениях с Кавказа как из центра.
С. 26-27
Марр восклицал: «Этот раскол европейского мира на католиков и протестантов – дело значительно более древней эпохи и имеет корни всегда в сдвигах производства и техники, конкретно в преодолении германами, тогда ещё иберами, природных ресурсов таких центров их сосредоточения, как Рейнский край, Пиренеи и др., ещё раньше с участием басков; когда речь была ещё так наз. яфетической системы, когда по всей северной, средней и восточной Европе и далее, как на Кавказе, действовали сплошь мышлением всё ещё первобытного общества». Понять что-либо в этой запутанной фразе трудно, кроме всегдашнего стремления Марра связывать любое событие мировой истории с яфетидами и Кавказом.
С. 70

Применительно к русским Марр заявлял, что смерды – это то же слово, что и шумеры, а шумеры – это иберы-яфетиды (кто же ещё?), порабощённые злыми индоевропейцами. Кстати, именно Марр первым предложил столь популярное у определённого рода фриков отождествление имён русских и этрусков. При этом фрики забывают, что в этот же ряд Марр ставил и другие имена – например, пелазгов и лезгин, и все их считал, естественно, древними яфетическо-кавказскими этнононимами. Свою ненависть к историческим индоевропейцам Марр напрямую переносил на учёных, занимающихся индоевропейской лингвистикой и компаративистикой:

К академическим же кругам Марр был непримирим, чередуя научные обвинения с политическими. Ещё в 1924 г. он писал: «…Индоевропейская лингвистика есть плоть от плоти, кровь от крови отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении европейскими народами народов Востока их убийственной колониальной политикой»… Чем дальше, тем больше погружённые в отвлечённую науку лингвисты сравнивались то с Чемберленом, то с Пуанкаре, то с немецкими фашистами. Из всего делался вывод о том, что буржуазная наука «обречена на безысходный кризис и уничтожение… В настоящее время ничто уже не может вывести его (буржуазное языкознание) из длительной и мучительной агонии. Оно должно умереть вместе с породившей его буржуазной общественностью, очистив дорогу марксистско-ленинскому учению о языке, которое строится в нашей стране».
С. 64

Следующая цитата из Бухарина дополнительно поясняет, чем Марр оказался так близок большевистским идеологам:

«При любых оценках яфетической теории Н.Я. Марра необходимо признать, что она имеет бесспорную огромную заслугу как мятеж против великодержавных тенденций в языкознании , которые были тяжёлыми гирями на ногах этой дисциплины».
С. 84

Показательно, что своему восхождению на вершину советской «науки» в течение 1920-х гг. Марр был обязан деятелям ленинского поколения (Бухарину, Луначарскому, Покровскому, Фриче), однако его окончательное закрепление на ней совпало с установлением сталинского единовластия:

…Подручные Марра искали «врагов» везде. Аптекарь даже Мещанинова [заместителя Марра по Яфетическому институту] обвинил в непонимании значения марксизма и замене диалектики Марра «опошленной схематической моделью»; отсутствие в книге Мещанинова «Введение в яфетидологию» политической брани, по мнению Аптекаря, придавало «новому учению о языке» «вегетарианский или, если угодно, пацифистский облик». Мещанинова спасала близость к Марру. Другим учёным, особенно компаративистам, было не у кого ждать защиты. Началось искоренение всех направлений в науке, не соответствовавших «новому учению о языке». В те годы «славяноведение смешивалось с панславизмом… Генетическое родство славянских языков объявлялось ересью… “Сравнительная грамматика славянских языков” Г.А. Ильинского была рассыпана после набора».
С. 86

К концу 1920-х гг. Марр был уже директором Яфетического института, директором Государственной академии истории материальной культуры, директором Публичной библиотеки в Ленинграде, директором Института национальностей СССР, председателем Центрального совета научных работников, членом Ленсовета, главой секции материалистической лингвистики Коммунистической академии общественных наук, в 1930 г. стал вице-президентом и председателем организационно-плановой комиссии Академии наук СССР, а в 1931 г. – членом ВЦИК и ВЦСПС.

Дискуссия февраля 1929 г. и разгром «поливановщины» были знаком победы марризма в советском языкознании… В следующем, 1930 г. состоялся XVI съезд ВКП(б). Это был первый партийный съезд, на котором проявился культ личности Сталина. В докладах и выступлениях говорилось о борьбе с «правой оппозицией», кулаками и вредителями. И именно здесь как никогда высоко поднялась звезда Марра. Дважды, в отчётном докладе и в заключительном слове по этому докладу, Сталин повторил один из постоянных тезисов Марра: «В период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдёт в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым». Ср. высказывание Марра: «Ясное дело, что будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей… Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространённых живых языков мира»… Марр и сам появился на съезде. Среди многочисленных приветствий съезду было и приветствие от научных работников, с которым сразу же после отчётного доклада Сталина выступил Марр, незадолго до этого ставший вице-президентом Академии наук СССР… Рассказывают, что, произнося речь в присутствии Сталина, Марр часть её сказал по-грузински.
С. 94

Осенью 1933 г. в связи с 45-летием научной деятельности Марра он был награждён недавно учреждённым орденом Ленина, а его имя было присвоено Институту языка и мышления. Правда, торжества прошли без юбиляра, поскольку незадолго до них у Марра во время одного из заседаний случился инсульт. Тем временем раскручивался маховик репрессий против его научных оппонентов:

Уже во время болезни Марра, в начале 1934 г., началась первая волна арестов лингвистов, затронувшая в основном Москву. Это было так называемое «дело славистов». По сфабрикованному обвинению в «монархическом заговоре» арестовали большую группу высококвалифицированных специалистов по славянским языкам и литературам. Среди лингвистов это были три члена-корреспондента АН СССР: Н.Н. Дурново, Г.А. Ильинский, А.М. Селищев, а также В.В. Виноградов, В.Н. Сидоров, И.Г. Голанов и другие. Все они были далеки от марризма, а Г.А. Ильинский и А.М. Селищев активно высказывались против Марра. По каким-то причинам «монархический заговор» в ходе следствия превратился в «пропаганду буржуазной науки», прежде всего заключавшуюся в признании генетического родства индоевропейских и славянских языков… Двое выдающихся славистов, Н.Н. Дурново и Г.А. Ильинский, не возвратились [из лагерей]. Обоих расстреляли в 1937 г.
С. 109

20 декабря 1934 г. Марр умер. Ленинград, только что похоронивший Кирова, вновь погрузился в траур. Прощание было организовано на государственном уровне. В день похорон отменили занятия в школах. В похоронах Марра, состоявшихся на Коммунистической площадке Александро-Невской лавры, приняли участие высшие руководители города.

Похороны Марра

Прощание в Мраморном дворце

Траурный кортеж

Могила в Александро-Невской лавре

Марр ушёл, но созданная им яфетидология продолжала господствовать в советской «науке». Последний по времени погром русского языкознания был устроен марристами в 1948-1950 гг.:

Крутой поворот был ещё впереди. Сигналом к нему послужила печально известная июльско-августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г., на которой был нанесён сокрушительный удар по советским генетикам и были разоблачены так называемые «менделисты-вейсманисты-морганисты». После этой сессии кампания борьбы с учёными, хоть в чём-то выходившими за пределы установленных догм, была распространена на все науки, включая языкознание.
С. 146
Так начались «тяжёлые годы последнего наступления марристов против индоевропеизма». Марризм внедрялся в вузы и даже в школы. В.В. Виноградов был отстранён от обязанностей декана, хотя сохранил заведование кафедрой русского языка. Кафедра сравнительно-исторического языкознания на филологическом факультете МГУ была закрыта… В феврале 1949 г. министерство распространило инструктивное письмо об изменении программ. В новых программах даже по исторической грамматике русского языка в число обязательной литературы включался «Бакинский курс» Марра. Были отвергнуты не только учебник А.А. Реформатского, но и учебники по старославянского языку и истории русского языка; всякое упоминание о языковых семьях и родстве языков было запрещено. Вместо этого вводился особый курс «нового учения о языке», который надо было проходить по брошюрам Сердюченко и т.п., лишённым конкретного языкового материала… Изучение русской науки до Марра и зарубежного языкознания не допускалось вообще.
С. 150
1949 год кончился редакционной статьёй новой редколлегии «Известий Академии наук», автором которой был Ф.П. Филин. Здесь снова говорилось об использовании праязыковой теории «империалистическими агрессорами в их разбойничьих целях», компаративный метод назван «идеалистической дребеденью», а Московская фонологическая школа «реакционной»… «Буржуазная» лингвистика обвинялась во всё новых грехах: писали, например, что грузинский и армянский языки специально относили к разным семьям, чтобы натравить их носителей друг на друга, и лишь «друг народов» Марр расстроил империалистические планы… В начале 1950 г. марристы, воспользовавшись 15-летием со дня смерти Марра, созвали большую парадную сессию, где «культ Марра достиг своего апогея».
С. 165
Изгнание людей сопровождалось закрытием научных направлений. Президиум АН СССР 12 апреля 1950 г. принял решение о прекращении всяких работ по сравнительным и сопоставительным грамматикам.
С. 167

Конец погрому положила лингвистическая дискуссия, объявленная «Правдой» 9 мая 1950 г. В течение нескольких недель на страницах главной советской газеты была предоставлена возможность высказаться как марристам, так и антимарристам. Заключительную точку в дискуссии поставила статья Сталина, опубликованная 20 июня 1950 г., в которой, в частности, говорилось: «Н.Я. Марр внёс в языкознание не свойственный марксизму нескромный, кичливый, высокомерный тон, ведущий к голому и легкомысленному отрицанию всего того, что было в языкознании до Н.Я. Марра». Так был низвергнут с пьедестала главный авторитет советской лингвистической «науки» и началось восстановление в правах традиционного научного языкознания, которое он и его сторонники стремились уничтожить предыдущие тридцать лет.

Марризм является прекрасной частной иллюстрацией того, как Совдеп в целом был нацменским реваншем против белой европейской Российской Империи.